Из всех охотничьих собак русские борзые представляют для нас, русских охотников, наибольший интерес. Действительно, они замечательны во многих отношениях - как самостоятельная и очень своеобразная порода собак, несомненно выведенная русскими охотниками, как одна из красивейших собак, не имевшая себе равных в быстроте на коротких расстояниях.

Все это обязывает нас проследить подробно историю возникновения охоты с борзыми в России и происхождение псовых борзых. К сожалению, сведения об охоте и собаках у славян в древности весьма скудны. Оно и понятно, если принять во внимание, что летописцами были монахи, вообще духовные лица, всегда весьма неприязненно относившиеся к охоте и считавшие собаку нечистою - псом смердящим. В этом отношении католическое духовенство резко отличалось от греко-русского, так как до времен Реформации, даже до XVIII столетия, большая часть епископов и высшего духовенства были охотниками. Мы знаем, что и теперь лучшие заводы охотничьих собак - сеттеров и пойнтеров - принадлежат англиканским священникам. Несмотря, однако, на скудость сведений об охоте и собаках дотатарского периода, можно доказать, что русские борзые - породы сравнительно новейшего происхождения и ни в каком случае не чистокровнее всех Габсбургов и гогенцоллернов, как утверждал авторитет псовых охотников П. M. Мачеварианов, а тем более не были сотворены таковыми, не существовали спокон века, по мнению некоторых невежд - феопенов дворянского происхождения. Дело в том, что у славян в древности не было и не могло быть борзых в настоящем смысле слова, т. е. таких быстрых собак, которые могли бы в течение нескольких минут, даже секунд догнать на чистом месте любого зверя по той простой причине, что они быстрее. Борзая ловит, а не заганивает. Самая местность, занимаемая славянами, была тогда покрыта дремучими лесами и отнюдь не могла благоприятствовать охоте с такими собаками. Нигде не встречается ни одного описания подобной травли и прилагательное «борзый» применяется, по крайней мере до XV столетия, только для обозначения быстроты коней.

Известно, что в Древней Руси охота - ловитва - производилась при помощи тенет и собак, подлаивавших белку, отыскивавших бобров, гонявших и задерживавших оленя, зубра и тура; но это были, очевидно, те же самые остроухие собаки, которые до сих пор встречаются почти во всей России и на Кавказе в качестве промысловых, дворных и пастушьих. Это доказывается охотничьими фресками, украшающими лестницу на хорал Софийского собора в Киеве, построенного Ярославом Мудрым в память отражения печенегов, хотя сам творец «Русской Правды» (1) предпочитал «сидеть на берегу реки с удицей». На фресках между прочими сценами изображены охота на белку с лайкой, конная охота на медведя и лютого зверя (барса), остроухая собака, гонящая оленя, и соколиная охота на зайца. В завещании Владимира Мономаха вовсе не упоминается о собаках, и собственно охота - ловы, ловитва - в те времена имела, в отличие от промысла, вид единоборства богатырей с крупными и опасными дикими зверями при незначительной помощи собак. У князей киевских и новгородских могли быть тогда лишь ловчие собаки, которые отличались не столько быстротою, сколько силою и злобностью. Борзых же князьям и их дружинникам вполне заменяли гораздо более быстрые ловчие птицы - сокола, ястреба и беркута, бравшие зайца, лису, волка, сайгу и, кроме того, пернатую дичь Этот способ охоты, часто упоминаемый в летописях, очевидно, ведет начало из Индии, откуда пришли все славяне, в Индии же и по настоящее время борзых нет, и псовая охота там вовсе не известна, даже между магометанами.

Можно предположить только, что у князей киевских могли быть собаки с Балканского полуострова - именно те брудастые полуборзые-полугончие, которые и до сих пор сохранились в Балканских горах, представляя собою помесь североафриканских борзых с брудастой овчаркой. Такое предположение тем более вероятно, что подобные же брудастые собаки, как мы видели, были выведены из передней Азии на Балтийское побережье одним из германских племен в эпоху великого переселения народов. Но это были все-таки еще не борзые, а рослые, сильные и сравнительно очень быстрые выборзки, гораздо менее похожие на борзых, чем современные шотландские дирхоунды. Вообще трудно сказать положительно, были ли эти собаки приведены на Балтийское побережье через Кавказ из Малой Азии уже в виде помеси арабской борзой с овчаркой, или же эта порода образовалась на месте путем скрещивания приведенных из Азии овчаров с хортыми борзыми кельтов и белгов. Последнее предположение вероятнее.

Выше было замечено, что борзая в сплошных лесах, занимаемых славянами до времен татарского нашествия, была совершенно неуместна и бесполезна. Но ее не было в древности и во всей Южной и Юго-Восточной России, имевшей степной характер, но еще не лишенной лесов Геродот, описывая быт народов, обитавших на юго-востоке Европы за 500 лет до Р. Х., говорит, что все они занимаются охотой, которая производится следующим образом: охотник, высмотрев с вершины дерева какого-либо зверя, пускает в него дротиком, а потом, вскочив на коня, преследует раненого с помощью собак. Очевидно, это были не борзые, а ловчие собаки. Самый способ травли зайца, лисицы, волка или других зверей не мог бы не обратить на себя внимания наших предков. Все древние обитатели Южной России дотатарского периода, начиная со скифов, сарматов и кончая половцами и печенегами, принадлежали к турецко-татарским племенам, выходцам из Центральной Азии - Алтая и Монголии. Но так как у современных алтайских татар и монголов борзых нет, то нет никакого основания думать, что они были у их сродичей, проникших в Восточную Европу ранее, чем магометанство распространилось в Западной Азии. Так как у древних ассириян настоящая охота с борзыми была неизвестна и на их многочисленных памятниках мы встречаем в качестве зверовых охотничьих псов изображения громадных догов, реже - остроухих собак вроде наших северных, то имеем полное основание утвердительно сказать, что в Малую Азию, Персию и Прикаспийские степи борзые были приведены арабами, покорившими в VII веке Персию, в VIII - Грузию и Туркмению. Здесь арабские борзые смешались с туземными вислоухими и длинношерстными горными собаками и образовали новую самостоятельную породу так называемых восточных борзых, характеризовавшихся короткою псовиною на теле при мохнатых висячих ушах и хвосте, обличавших их смешанное происхождение. Когда монголы в XIII столетии наводнили Персию и Багдадский калифат и взяли Багдад, они, конечно, не могли не оценить охотничьих достоинств и быстроту неведомых им собак, уже пользовавшихся большим почетом в магометанском мире. Эти борзые были особенно пригодны им для охоты в степях, где они добывали им массу зверей - зайцев, сайг и антилоп, вполне гармонируя с облавным, массовым способом охоты, присущим монголо-татарским племенам, когда в охоте принимало участие целое войско, которое окружало громадное пространство. Такую охоту описывает Марко Поло в бытность свою у Кублая-хана в Монголии, где, однако, роль борзых выполнялась гепардами и даже дрессированными тиграми. Монгольские орды при своем нашествии на Юго-Восточную Европу по необходимости должны были кормиться охотой, так как стад, следовавших за ними и отбираемых у половцев и других кочевых народов, было недостаточно для прокормления полчищ. Насколько Россия была в те отдаленные времена богата снедными животными, видно из того, что триста лет позднее войско Иоанна Грозного, шедшее на Казань, кормилось главным образом добываемыми по пути снедными зверями, птицею и рыбою.

Но кроме малоазиатских борзых татары, несомненно, привели с собою массу своих монголо-татарских собак, резко отличавшихся от туземных собак как легкого короткошерстного, так и более тяжелого и длинношерстного - волкообразного типа Эти татарские собаки, о которых будет говориться в своем месте, более туземных имели право на название гончих. Когда татары осели на места, заняв Юго-Восточную Россию, и приняли магометанство, они, подобно всем последователям ислама, обратили особое внимание на борзых и охоту с ними. А так как в лесистых местностях травля ими была весьма затруднительна, то постепенно выработался особый, татарский, смешанный способ охоты, имевший аналогию со способом наганивания зверей одной половины орды на другую. Роль загонщиков выполнялась здесь татарскими гончими, выгонявшими из леса на опушку зверей прямо в зубы борзым, которых держали на сворах всадники - ханы и узбеки. Подобный способ охоты сохранился, по-видимому, до настоящего времени у приалтайских киргизов, к которым он перешел от русских татар.

С XV века летописцы уже не говорят более о ловах, ловчих, а о псарях, псовой охоте, охоте с собаками. В первый раз слово «псарь» упоминается в духовном завещании князя Владимира Андреевича (1410) Татарское владычество не могло остаться без влияния на изменение характера коренных русских охот - заганивания верхом с собаками крупных зверей в лесу и травли ловчими птицами мелких зверей и птицы на лугах, полях и болотах - травли, в свою очередь заимствованной татарами. Мы знаем, что русские по своей переимчивости приняли многие нравы и обычаи, начиная с одежды и кончая теремами, и нет никакого сомнения, что псовая охота на татарский образец существовала еще до Василия III (отца Иоанна Грозного), который, как известно исторически, был страстным любителем травли борзыми и даже заболел смертельно в отъезжем поле у Волоколамского (1533). Герберштейн в своих записках о Московии дает довольно обстоятельное описание великокняжеской охоты с борзыми. Из этого описания видно, что в общих чертах охота производилась так же, как и теперь. Зверя, преимущественно зайца, выгоняли из леса при помощи очень большого количества крупных canes molossus et odoriferos, т.е. мордашей и духовых, или гончих собак, причем говорится о громком и разнообразном лае. Травля же выгнанных зайцев производилась т. наз. kurtzi «с пушистыми хвостами и ушами», «неспособных к долгой гонке», которых спускали со свор стоявшие на опушке всадники. Очевидно, это были восточные вислоухие борзые, имевшие длинную шерсть только на ушах и правиле, и именно куртинки, т е. курдские борзые - название, сохранившееся за азиатскими борзыми до последнего времени.

Отсюда можно заключить, что борзые, приведенные татарами в Россию, если и изменились, то очень мало и еще сохранили висячие уши и короткую псовину на теле, которая, может быть, несколько огрубела и удлинилась вследствие влияния климата. Как магометане и подражатели арабов, татарские ханы и узбеки должны были иметь о своих борзых, считавшихся символом знатности и богатства, такое же попечение, какое оказывают африканским слюги бедуины и среднеазиатским тазы туркмены, и, вероятно, тщательно блюли их в чистоте, не смешивая с другими собаками, считавшимися нечистыми и недостойными прикосновения правоверного. Присутствие татарского царевича (Ших-Алея) и татар на охоте, описываемой Герберштейном, может служить указанием на то, что она еще не была достаточно усвоена русскими и требовала руководителей. Насколько ценились тогда борзые, видно из того, что при заключении торгового договора с датским королем Христианом II в 1517 году ему были отправлены в подарок борзые, которых Христиан, в свою очередь, отправил французскому королю Франциску I.

Полное право гражданства псовая охота получила в Московском государстве несколько позднее, именно во времена Иоанна Грозного, после взятия Казани, когда мудрое правительство сразу закрепило свою власть, переселив значительную часть татарских князей и узбеков (дворян), самого беспокойного элемента, недовольного новыми порядками, в нынешние Ярославскую и Костромскую губернии, причем наделило их поместьями и понуждало креститься С этого момента слияния татарского и русского служилого сословия, вскоре перероднившегося, татарские борзые и гончие распространяются по всему Московскому государству и под названием псов словенских проникают даже на запад, в Польшу. В старинных польских охотничьих книгах (?) говорится, что для травли волков надо употреблять псов словенских, отличающихся ростом и силою.

Надо полагать, что во второй половине XVI столетия начинается вывод новой - русской - породы борзых. Это доказывается, во-первых, несоответствием татарской борзой климату и условиям островной (т. е. выжидательной, а не активной) охоты; во-вторых, тем, что христиане не имели основания относиться так педантично к чистокровности своих собак; наконец, борзые рассеялись повсеместно, и трудно было вести породу в чистоте, тем более что сношения казанских татар с астраханскими, ногайскими и крымскими должны были сильно затрудниться. Татарские борзые могли принадлежать только татарам высшего сословия, никогда не были многочисленны и сохранялись от вырождения только свежею кровью южных борзых.

Таким образом, произошло сознательное, отчасти вынужденное скрещивание с туземными охотничьими собаками, каковыми были остроухие собаки волчьего типа. К концу XVI столетия у ярославских и костромских дворян-татар выработалась новая порода борзых, отличавшаяся длинною псовиною на всем теле с подшерстком, отчесами и гривою на шее и большими стоячими или полустоячими ушами. Все эти резкие породные признаки были переданы северною волкообразною собакой, в свою очередь происшедшею от неоднократной подмеси волчьей крови естественным и искусственным путем к чистопородной полудикой собаке, отличавшейся от волка более легким строением тела и длинными стоячими и узкими ушами. Эта форма ушей, замечавшаяся у разновидности русских борзых, известных под названием остроушек, до пятидесятых годов XIX столетия и по законам реверсии встречающаяся в виде редкого исключения по настоящее время, доказывает, что псовая борзая не могла образоваться от скрещивания татарской борзой с короткоухим волком. С течением времени у большинства псовых борзых, как у всякой культурной породы, не имеющей надобности беспрестанно напрягать свой слух и мускулы ушей, конец ушей стал загибаться назад, а затем уши стали держаться в закладе, прижатыми к затылку, настораживаясь, т е слегка приподнимаясь только в минуты возбуждения. Таким образом, длинные, вислые и пушистые уши kurtzi y Герберштейна превратились в стоячее, полустоячее и прижатое ухо русской борзой; татарская борзая, как смешанная порода, оказалась слабее северной чистопородной и чистокровной ловчей собаки и только придала ей большую легкость, стройность и красоту.

Нет никакого сомнения в том, что для скрещивания с татарской борзой выбирались самые крупные и легкие остроухие северные собаки, которые и ранее во многих случаях заменяли борзых, т. е. были ловчими собаками, которые могли заганивать зверя, особенно в лесах и пересеченной местности. Такие собаки борзовидного склада встречаются до сих пор во многих местностях Северной России и в Сибири; к ним относятся зырянские, вогульские, башкирские и тунгусские лайки. По свидетельству П.Е. Яшерова, в селе Согостыре, при устьях Лены, встречается разновидность рослых северных собак, по складу очень напоминающих борзых, с настолько узким черепом, что уши у них, будучи прижаты, перекрещиваются концами, как у прежних наших псовых. Легкое сложение их вызвано аналогичным борзой назначением ловить оленей зимой в тундре по насту. Между этими легкими разновидностями лаек, отличавшимися длинными узкими ушами, встречаются экземпляры очень большого роста, до 17 вершков, например, между башкирскими и вогульскими, и нет никакого основания думать, чтобы между коренными собаками Средней и Северной России, вообще в Московском государстве и даже Великом княжестве не было подобных собак, тем более что зырянские лайки до сих пор ведутся в Вологодской губернии, смежной с Костромской и Ярославской. Эта порода или разновидность отличается от карельской лайки Олонецкой и Новгородской губерний более длинным ухом и более легким сложением. Князь А.А. Ширинский-Шихматов, исследователь пород северных собак, говорит, что движения зырянской лайки можно сравнить со скачкой и броском псовой, тогда как бег карельской напоминает бег тяжелой гончей. Мы знаем, что во времена царя Алексея Михайловича особенно ценились так называемые лошие собаки. В 1665 году боярин Благово ударил царю челом 2 охотниками и 10 лошьими собаками, за что и получил ценный царский подарок - 100 р. денег. (2) Эти ловчие собаки велись в России еще в начале XIX века, так как упоминаются Левшиным в его книгах. Так назывались, несомненно, не гончие, а остроухие лайки большого роста, приученные к заганиванию лосей.

Во всяком случае, татарская борзая скрещивалась с туземными собаками, и очень странно предполагать, что русская псовая происходит от сибирских или монгольских собак, основываясь на том, что эти собаки могут ловить зверя и будто бы имеют очень плохое чутье и чрезвычайно острое зрение. (3) Сибирские остроухие собаки тут ни при чем по той простой причине, что монголо-татарские племена не могли привести их в большом количестве, ибо это были исключительно лесные и тундровые собаки. Монголам могли сопутствовать главным образом монгольские собаки, хотя бы потому, что они до сих пор питаются трупами людей и животных, в чем не могло быть недостатка при нашествии. Но монгольские собаки не имеют ничего общего с борзой вообще, тем более псовой, потому что они имеют вислые небольшие уши, сравнительно короткую шерсть, окрас большею частью черный в подпалинах и, как мы увидим далее, приближаются к гончему типу.

Северная собака легкого склада дала решительно все, что отличает русских псовых от других борзых: длинную псовину, образующую отчесы и гриву, масть - серую, серо-пегую и белую, форму ушей, прямой постанов задних ног (под себя), наконец, хвост, который, как известно, многие лайки не загибают кольцом на спину, а держат по-волчьи. Даже бросок, т. е. крайнее напряжение сил при настигании зверя, - качество, переданное лайкою и только получившее у псовой крайнее развитие. Лайка тоже делает при виде зверя ряд быстро следующих один за другим скачков и также бросает преследование, когда убеждается в бесполезности своего усилия, чего никогда не делает, по крайней мере в степи, восточная борзая, отличающаяся тягучестью и настойчивостью погони.

Сильнейшим доказательством справедливости теории происхождения русских псовых от смешения татарских борзых с среднерусской лайкой служит тот факт, что на Северном Кавказе у горцев адыге и кубанских казаков борзые имеют стоячие уши с загнутыми кончиками, часто серый окрас и более длинную псовину на шее, вроде гривы. Очевидно, эти борзые произошли от помеси вислоухой борзой горской с кавказской волкообразной собакой - дворняжкой и пастушьей, принадлежащей к типу лаек. (4) Есть основание думать, что смешение это произошло сравнительно недавно, не более 40-50 лет назад, так как в 70-х годах борзые Северного Кавказа, по крайней мере Терской области, почти вовсе не отличались от крымок. (5)

Н.П. Кишенский в своем замечательном труде «Опыт генеалогии собак», не имеющем ничего равного себе не только в русской, но и во всей иностранной литературе и положившем основание решению вопроса о происхождении различных пород собак, первый указал на то, что русская борзая есть результат скрещивания северной волкообразной собаки с восточной борзой. Последняя дала только легкость склада, удлинила морду, но большая часть признаков унаследована псовой от лайки. Стоячее ухо, которое впоследствии стало закладываться назад - в затяжке, что замечается у многих лаек, ребра ниже локотков, спина с верхом (наклоном) и длина псовины переданы ей лайкой; шелковистость же псовины есть следствие ухода (и, прибавим со своей стороны, зависит также от позднейшей примеси мягкошерстной брудастой борзой); при худом воспитании и дурном выращивании она становится жесткою и грубою (песиковатою). Удлиненная псовина на шее, баки и отчесы, тем более муфта, свойственны лишь северному типу. Серая волчья масть характеристична для лаек; половая же есть видоизменение волчьей масти в другом направлении - это, собственно, светло-рыжая, а рыжие волки, как и лайки, встречаются нередко, но между ними никогда не бывает красных. (6) Лайки и волки, как и большая часть псовых, принадлежат к светломордым, и подпалины им несвойственны, а если и бывают, то светлые и нередко отграниченные. Вообще Кишенский совершенно основательно считает распределение псовины и масть настолько важными и устойчивыми породными признаками, что полагает возможным на основании их решать вопрос о происхождении собаки. Наконец, псовая борзая имеет «ту же волчью манеру нажидать добычу на близкое расстояние, целиться лежа и ловить одним коротким отчаянным усилием; последнее, служившее в продолжение многих поколений предметом подбора, развилось в баснословный бросок, подобный ружейному выстрелу».

Как бы то ни было, почти через 50 лет после взятия Казани и начала смешения победителей с побежденными и туземной собаки с пришлой, царь Борис уже посылает в дар персидскому шаху Аббасу двух борзых, конечно новой русской породы, так как татарские борзые мало отличались от персидских, не представляли для персов ничего интересного и посылка их не имела никакого смысла. К тому же времени, вероятно, относится упоминание старинных польских авторов о псах словенских, с достоинствами которых поляки имели возможность ознакомиться во времена междуцарствия и самозванцев. Известно исторически, что первый самозванец был страстным любителем псовой охоты и медвежьей травли и что он и окружающие его польские паны привели с собою немалое количество польских хартов. Последние, имея тоже свои достоинства, могли даже оказать некоторое, хотя незначительное, влияние на стати псовых, быть может, несколько облагородили их общий вид, улучшили уши и правила. Впрочем, еще царю Федору Иоанновичу английские купцы привозили борзых, легавых и бульдогов.

Трудно ожидать, чтобы в смутные времена конца XVI и начала XVII столетий псовая охота процветала в Московском государстве. В Подмосковье, очевидно, не осталось хороших собак, если царю Михаилу Феодоровичу пришлось посылать за ними в северную медвежью сторону.
В 1619 году он отправляет в Галич, Чухлому, Солигалич, Судай, Кологрив и на Унжу двух охотников и трех конных псарей с наказом брать в тех местах у всяких людей собак борзых, гончих, меделянских и медведей. В грамоте даже приказывалось губным старостам давать стрельцов, пушкарей и рассыльщиков в помощь против тех бояр, дворян и прочих местных жителей, которые не захотели бы добровольно расстаться со своими любимыми псами и медведями. (2) Отсюда прямой вывод, что нынешняя Костромская губерния была действительно родиною псовых борзых и русских гончих и в ней еще в XVII столетии встречались лучшие, наиболее типичные представители.

Надо полагать, что именно с эпохи воцарения дома Романовых начинается упорядочение псовой охоты и приведение ее в стройную систему и русские борзые окончательно обособляются в отдельную, самостоятельную породу. В 1635 году появляется «Регул, принадлежащий до псовой охоты», составленный стольником рижским немцем Христианом Ольгердовичем фон Лессиным на немецком языке. (7) Из этого «Регула» мы видим, что в псовой охоте тогдашнего времени выработалась определенная терминология, в которой было уже очень мало татарских слов; что татарского остались только охотничьи одежда, седловка и сигналы, начинавшиеся не с высокого тона, как на западе, а с низкого; что, наконец, татарские вислоухие борзые, если не перевелись вовсе, то сделались очень редкими. Фон Лессин описывает только одну породу псовых борзых, у которых «псовина и лисы наподобие вихров, псовина длинная висящая, какая бы шерсть ни была, наподобие кудели», т. е. прямая, не волнистая. Таким образом, уже в начале XVII столетия русская борзая резко отличалась длиною и мягкостью псовины и не могла иметь почти такую же короткую шерсть, как у крымки, только с подшерстком, т. е. той, какую описывает г. Губин под названием чисто псовой, считаемую им за самую старинную породу русских борзых.

Царь Алексей Михайлович, как видно из исторических документов, главным образом из его писем, охотился почти исключительно с ловчими птицами и, если и травил борзыми волков и зайцев, то очень редко. Это не мешало ему ценить борзых и вместе с соколами посылать их персидскому шаху, вероятно, и западноевропейским государям. К этому времени соколиная охота достигает наивысшего развития, но вместе с тем становится достоянием немногих лиц; травля с борзыми, видно, начинает заменять травлю ловчими птицами, и бояре времен царей из дома Романовых, по-видимому, забавлялись главным образом псовою охотою, реже охотою с ястребом. Вероятно, тогда произошла известная поговорка: соколиная охота - царская, псовая - барская, ружейная - псарская, а также поговорка-загадка (бежит копейка, за копейкой рубль, за рублем сто рублей, а на сто рублев и цены нет).