Охотничий язык дошел до нас из глубокой древности. Мы забыли язык, на котором говорили псари, доезжачие, выжлятники. Этот язык должен знать любой охотник, чтобы в дружной семье собаководов не казаться смешным и наивным, говорить по делу и к слову, ибо охотничий язык не терпит промахов и искажений.

Богатство этого языка, его образность и лаконичность пленяли многих выдающихся писателей. Стоит только прочесть описание Л.Н.  Толстым сцены псовой охоты в романе «Война и мир».

Настоящий дельный охотник никогда не скажет, что ваша собака – гончая «брешет» в лесу. У любителей гончих такая фраза вызывает улыбку, так как только одним гончим дан необыкновенный дар голоса. Когда гоняет смычок, выжлец и выжловка (кобель и сука), кажется – звучит симфония, недаром в старину у охотников при этих звуках текли слезы. Каких только голосов не бывает: и башур, и с заливом, и с гнусью, и с заревом. Башур напоминает набат, колокольный звон, хороши голоса с заливом и с гнусью, когда гончая зальется, словно заплачет или загнусит – плачевно и томно. Зарев редкий дар – это и вопли, и непрекращающиеся рыдания самых высоких тонов.

Когда гончая побудит зверя, гончатники говорят одно слово – помкнула, – и в ушах звенит музыка гона.

Случилось мне осенью однажды в подмосковном лесу впервые услышать зарев. Вместе с В.Х. Браушкиным, весело переговариваясь, мы шли полем. Был ясный, холодный осенний вечер. Солнце стояло над темным, сырым лесом. Дунай, осенний выжлец, тянул на сворке и просился в поле. Вдруг с края леса мы услышали яркий гон стаи русских гончих. Мы знали эту стаю в два с половиной смычка (пять гончих) и решили напустить Дуная. Случилось невообразимое – страшной силы вопль и рев покрыл всю стаю. Казалось, что Дунай обезумел от счастья. Неудержимая охотничья страсть всецело захватила выжлеца, и он дал полную волю своему неистовству.

Впечатление было ошеломляющим. В этом голосе было все: и музыкальность, и сила, и залив. Слышались то молящие о пощаде, словно от безысходного горя, душераздирающие рыдания, то вопль и стон, то снова безумный восторг и радость. Звуки были оригинальны и дики и в этой дикости красивы, своеобразны, неповторимы. Иногда его вопль вдруг срывался на стон, и тогда прорывались тонкие ноты других гонцов, но очень коротко. Дунай снова натекал на горячий след и разражался сплошным воем и стоном самых высоких тонов. Мне казалось, что с выжлецом случилось что-то ужасное. Я посмотрел на Браушкина – на его ликующем лице не было слез, но по выражению сверкающих глаз, широко открытых, безумных, и чудной улыбке я понял, что это самая счастливая минута в его жизни. За тридцать лет подобного голоса я не слышал и вряд ли услышу. Большинство же голосов – средние по силе и доносчивости, а нередки еще писклявые, глухие и хриповатые. Это не породные голоса.

Красив напуск гончих. Вы выходите в лес, туман еще цепляется за деревья, под ногами опавшая листва. От постоянно моросящих дождей лист прибился и слежался на тропе. Чернотроп – говорят охотники. Напускается смычок русских пегих гончих. Их нарядный черно-пегий окрас ярко сквозит на чернотропе. Выжлец и выжловка (так говорят только о гончих) весело крутят гонами (хвостами) и просятся в полаз. Вы даете команду «стоять». Гончие послушны и приезжены – замирают. «Напускай», – просят охотники. Ведущий (владелец гончих) торжественно размыкает смычок и кидается в лес с неистовым криком: «Доберись, милая, добудь, добудь, собаченька!» – где еще такое услышишь!

Некоторые охотники при напуске кричат: «Вались!» Это неверно. Приятно щемит душу, когда вдруг, с напуска, гончие побудят зверя. Нередко бывает прямо с напуска собаки прихватят свежую жировку, где ночью кормился заяц, молча доберут зверя и помкнут. В лесу только стон стоит, кажется, весь лес проснулся. Недаром Е.Э. Дриянский, автор «Записок мелкотравчатого», говорил: «В этот момент не смотрите в глаза охотнику...»

Особенно зычно и напевно после напуска звучит умелое порсканье страстного охотника. Это вовсе не крик, а клич – призыв к гончим – добраться до лежки зверя и побудить его. Этот веселящий, бодрый и озорной клич соединяет в себе и густой бас, и нежный тенор.
Вдруг из-под ваших ног вылетает небольшой сине-буроватый комочек и утекает в лес. Это прибылой – еще не сгодовавший белячок: мелькнул его беловатый цветок-хвостик и – покатил косой, – цель достигнута, зверь поднят. Звенит по лесу наклик, ничем не похожий на порсканье: «Вота-вота-вота, та-та-та, тут-тут-тут, вота-вота-вота, ля-ля-ля...» Волнующий момент: натекут ли гончие на взбудный след? Но собачки знают этот язык, верят охотнику и дружно валят на наклик. Стоит только раз правильно наставить гончих – и успех обеспечен. В этот момент самому охотнику важно умело пробежать по следу, указывая рукой направление следа, так как обазартившиеся гончие могут сгоряча спороть в пяту, то есть прогнать в обратную сторону, не туда, куда зверь утек.

Однако бывает по-другому.
Гончие долго, на быстром галопе, широко обыскивают густой подсед (елочки). «Полазистые собачки», – скажет охотник. И вдруг гончие натекают на жировые (ночные) следы и голосят. «С доборчиком собачки-то», – ухмыльнется знающий охотник. «Да, в жирах покрикивают», – подтвердит другой.

Отдача голоса гончим по еще не остывшим ночным жировочным следам зайца в добор считается явно нежелательной, вот ежели бы по лисьему нарыску (следу) – можно и подоборить, пока зверь еще на лежке. Это разрешается правилами испытаний. Еще томительнее минуты добора по заячьим маликам (след зайца на снегу).

Но вот вдруг где-то стекла след осенистая выжловка. Кажется, гончая на пень наскочила, но визг ее повторился, отдельные возгласы становятся протяжнее, все сильнее, все настойчивее.

Ничто не может сравниться с этими звуками на утренней заре, когда кругом полная тишина и в холодном осеннем воздухе – это знакомое «ах, ах...» Екнуло сердце охотника. Он встрепенулся, преобразился: страстное ожидание и мольба в его глазах – гончая пронзительно вскрикнула и разразилась рыданиями. «Помкнула, залилась», – говорят охотники. Вдруг впереди, словно в набат ударил, зачастил низкий бас – башур – голос выжлеца. «Свалились, – весело скажут гончатники-охотники, – переда выжлочек забрал, будет потеха». Гончие без умолку, взахлеб рыдают, ярко, ровно. Про такой гон в старину говорили: «Варом варят собаченьки».

Но шустрый зайчонок быстро отрастает (удаляется) от гончих, и гон сходит со слуха. «Настроганный, профессор», – скажут про зайца охотники. Но не всегда так бывает. Иногда гончая побудит беляка и редко, через промежутки, как бы маровато, с помарками и нехотя, отдает голос. Про такую гончую говорят – редкосколая. Бывает еще хуже, когда гончая отдает голос прямо с напуска, без всякого следа – это пустобрех, порок для гончей.

Гон надобно уметь слушать. Опытные гончатники по отдельным моментам гона, по голосу гончей могут точно определить лаз, где пройдет зверь, и никогда не оттопают (не подшумят) зверя. Это очень важно.

Длительный, то есть вязкий гон всегда бывает с перемолчками или более длительными перерывами (более 1 минуты) сколами. Слово «скол» напоминает нам неправильный неудачный удар топором по дереву, и происходит не раскалывание, а скол. Так и у гончих – потеря следа обрывает гон. Сколы часто бывают, когда заяц где-нибудь на дороге или на опушке сделает свою излюбленную двойку и скидку-сметку. «Мертво запал», – говорят охотники, потому что побудить зайца, особенно осенью, трудно, у гончей должно быть отличное чутье и мастерство.

Опытная гончая-мастер работает, отыскивает упалого зверя на кругах, постепенно суживая их и стараясь найти выходной след. В старину говорили, что «гончая обымает след полазом» (П. Губин). Сейчас говорят, что «гончая толково обрезает след».
Известный псовый охотник Петр Михайлович Губин считал: «У мастера-гончей упалого или удалелого зверя никогда быть не может». Не всегда так бывает, однако. Чтобы побудить или добрать зверя, гончая-мастер должна быть не только чутьистая, но и вязкая, настойчивая, паратая, верно по следу отдавать голос и быть злобной к зверю.

Нередко гончая выправляет скол с голосом. Про такую гончую говорят, что она слабоголосая. Это порок. Паратая (быстрая) гончая должна гнать в минуте от зверя, под такой гон и подстать сноровистее, и зверю путать след некогда, и гон ровнее. Про гончую, которая постоянно идет далеко от зверя (пешком), говорят, что она пешая. Иногда, справив скол или побудив на лежке зверя, гончие натекают на него прямо на глаз. Вот тут-то особенно яркий гон. «По зрячему погнали», – веселятся гончатники. Зверь наддает прямика и часто уводит собак «со слуха». «Гон отслушан», – удрученно говорят охотники и торопятся вновь услышать гончих и перехватить зверя.

Некоторые гончие после непродолжительного гона возвращаются к владельцу и отказываются работать – «плетут лапти». Про такую гончую говорят, что она стомчивая, слаба на ноги или просто – не еязкая. Исправить этот порок невозможно.

Красота гона не только в заливистых голосах гончих, а и в его дружности, чтобы гончие не перечили. Поэтому их нужно сгонять вместе. Однако бывают такие отдиры, когда гонят только в одиночку, или перепуны (перекая), когда гончая старается молча перехватить зверя поперек гона.

Слово «перекая» нельзя путать со словом «перелякая» – последнее означает изгиб позвоночника у борзой книзу (седло). В старину про такую собаку говорили, что она перелякая.

Если гончие слишком долго копаются на сколе и, выправив его, как бы нехотя гонят по удалелому зверю, тогда говорят, что гончие коповаты, мароваты. Из-под таких собак труднее добыть зверя.

Чтобы взять зверя у гончих, дают команду: «Отрыщь!» Многие охотники и даже эксперты неверно говорят – «заяц прошел». В старину говорили – «слез», «полез», «пролез». Нередко, восхваляя работу своего смычка, охотники говорят – «мертво работает». Это неверно, так как «мертво» означает: не живо, тупо, плохо.

О смычке говорят: вязкий, слаженный, сьезженный, то есть сгоненный.
Чтобы у гончих выработать мастерство, необходимо чаще их наганивать. В старину говорили – гончих наезжают по зорям, с Ильина дня (20 июля), чтобы чуть изощряли, так как в это время «в острову травы густы и лес одет». Гончие, нагоненные таким образом, больше мастеровиты и сноровистее добудут упалого или удалелого зверя.

Когда смычок или стая гонят ровно и дружно, не растягиваясь на гону, про таких говорят – «одной ноги» или «одних ног».
В охотничьем словаре есть исконно русские слова, которые всегда употребляли любители охоты, например – «осеня», «поля». Красивы и лаконичны – «по брызгам погнали» или «охота в узерку», «по белой тропе», «по первой пороше».

Я хорошо помню, как однажды на выставке Н.П. Пахомов, пожимая мне руку, восторженно сказал: «Охотились мы осенями». Это было его любимое слово. Он не терпел искажений охотничьего языка. От слова «осеня» происходят старинные определения гончих. По осеням определяют возраст. Про старую гончую, старше шести лет, говорят – осени – стая, а гончая первой осени – первоосенница, то есть ей полтора года, четвертая осень – четыре с половиной года.

От слова «поля» происходит «заполевал», в «отъезжем поле».

Отъезжее поле - это золотое время охоты с гончими, с борзыми в полях и лесах, лихая старинная забава наших предков.

Полеванье (от польского) – охота или езда. Полевать – значит охотиться, а «с полем» – поздравление удачливому охотнику.

Охота в узерку – без собаки, когда цвелый, побелевший заяц затаится в лесу или в поле и его легко подозрить охотнику.

По своему торжественен момент, когда метким выстрелом охотник добудет зверя – лисицу, зайца. Взяв цвелого русачка за пазанки, дельный охотник отпазаночит гончим лакомый кусочек и весело оповестит товарищей: «Готов, дошел», – давая понять, что зверь взят.

Почему-то сейчас охотники делают это редко, а скорее прячут зайца в мешок. Куда уж там второчить. Да и тороков-то у гончатников нет.

Поэтичны клички охотничьих собак, пришедшие из прошлого: Набат, Плакун, Будило, Плакса. И как непривычно звучат клички наших гончих, когда московский эксперт на юбилейной выставке вызывает на ринг Бандита, Тарзана, Гектора. Это вызывает «смех сквозь слезы», а у дельных охотников – боль и обиду за нашу недобрую память.
Все великие охотники России любили и берегли красоту русского языка. Вот как писал охотник XIX века Петр Михайлович Мачеварианов о гончих: «Которая гончая гоняет маровато, с долгой перемолчкой и как будто еле идет в добор, к тому же редкоскола и коповата, ни справить, ни стечь не может... такая гончая годна лишь на лайковый завод». В этой цитате полная характеристика порочной собаки.

Охотничий язык любили и боролись за его чистоту такие знатоки и эксперты, как Н.П. Пахомов, B.C. Мамонтов, В.И. Казанский.

В рукописи В.И. Казанского «Гончая и охота с ней» была такая фраза: «А в полазе добыч и уходил далеко, но ровнялся по стае». Н.П. Пахомов поправил так: «...добыч С.М. Глебова, не обращая внимания на других зверей, кроме волка, и обладая замечательным чутьем, набрасывался в одиночку и стекал давно слезшего волка, и тогда к нему набрасывали стаю, ровнявшуюся по его добору».

Для нас в этой фразе необыкновенно ярко, к месту звучат слова «стекал» (находил след), «слезшего» (ушедшего) и «по добору», так как «добор по волку» – допустимо. Из этих слов нам ясно, что Добыч был зверогон, то есть предпочитал работать по волку, нежели по другому зверю.

«По брызгам погнали» или «охота в узерку», «по белой тропе», «по первой пороше».
Бывало, на выставках всегда держи ухо востро: беда промахнуться, неправильно выразиться! Насмешкам не будет конца. Н.П. Пахомов и В.И. Казанский были для нас непререкаемыми авторитетами. Мы жадно впитывали каждое слово, и общение с ними было для молодых охотников великим счастьем.

В книге известного в прошлом эксперта А.О. Эмке «О гончей» есть такая фраза: «Музыкальность голоса, так же как и добор, есть признак кровных гончих». Всеволод Саввич Мамонтов, наш заслуженный эксперт и знаток живой природы, аккуратно карандашом написал против этой фразы: «Ересь!»

Наше великое прошлое и честная память обязывает нас беречь красоту охотничьего языка.

В «Журнале охоты» (1875, № 1) П.М. Мачеварианов завещал: «Мы, коренные русские охотники, еще не потеряли чувств национального самолюбия и народной гордости: чтим завет наших доблестных предков и не допустим перекрестить себя в "спортсмены", а нашу благородную псовую охоту в "спорт" или "полеванье"».

Русская охота имеет свои добрые традиции. Представьте на мгновение картину травли зверя лихими борзыми, когда на лазу после томительного и трепетного ожидания вы вдруг видите тихо крадущуюся зеленями кумушку. Вы инстинктивно шепчете собакам: «Улю-лю». Мгновенно, звякнув ошейниками и насторожив уши, вскочили борзые и понеслись как с одной тетивы ловко пущенные стрелы. Борзые – спеют к зверю. Все напряжено в одном порыве. Вы живете своим охотничьим счастьем, вы чувствуете, как бьется сердце, и мысли ваши там, где лихие борзые уже накрыли зверя.

Окончилась травля, зверь в тороках, но в вашем сердце еще долго, долго живет эта неуемная и неразгаданная радость удачной охоты.

Как передать эту страсть людям, которые никогда не видели этой бешеной скачки? Как, какими словами поведать о подлинной красоте русского охотничьего искусства? Как больно слышать молодых охотников и даже наших экспертов, когда они, коверкая слова, вместо «правило» говорят – «хвост», вместо «щипец» – «чепец» и так далее. Мы теряем доподлинно народную поэзию в звучании охотничьих слов, пропадает наше русское, самобытное.

Когда все мы – охотники, эксперты, любители – видим на выставках гордых красавцев борзых, нас всегда охватывает радость созерцания их неповторимых окрасов, которых с оттенками у этих собак насчитывается более двадцати – красный и белый, черный и серый, половый в серебре и с темным налетом (бурматный), полово-пегий, серо-пегий, чубаро-пегий и так далее. Половый окрас походит на желтый (цвет глубокой осени). Как опавшие листья имеют множество цветов и оттенков, так и окрас борзых бывает бледно-половый или чуть краснее – красно-половый, а если половый с темным налетом – это бурматный, который в старину еще называли грязно-валовым. Впервые бурматный окрас встречается в записках П.М. Мачеварианова. Муругий окрас – по красному пробивается черная ость, кубарый – по красному или половому идут темные пятна, как у тигра или как жилы на мраморе. Необыкновенно красивы полово-пегий, красно-пегий, муруго-пегий, чубаро-пегий (когда по основному белому фону пестрят отметины разных цветов – от серых до голубых) окрасы. Бывает окрас с подпалинами, когда на щипце (морде), иногда над глазами пробивается половая или красная псовина. При темных окрасах характерна еще мазурина – черного щипца.

Сохранились воспоминания Д. Сонцова (Першинские садки, 1910): «Захватывающе красива была картина, когда по очереди перед зрителями выстраивались сначала стая багряных с доезжачими и выжлятниками, имея по обе стороны конных борзятников с борзыми темных окрасов на своре (17 свор), а потом стая пегих гончих и борзятники с 18-ю сворами борзых пегих и светлых окрасов... Вся картина, освещенная лучами заходящего солнца на фоне деревенского пейзажа, дышала какою-то необычайной силой и прелестью, понятной одному охотнику. Мы стояли приумолкши, и фантазия уносилась в осенние поля и леса, где заревет эта стая и вихрем понесутся лихие своры».

До наших дней сохранились старинные исконно русские определения экстерьера, присущие только борзым. Широкая, и вместе с тем умеренно, дугою выгнутая спина получила название – степь. Охотники и эксперты, как о достоинствах борзой, говорят – сука скамьистая, широкостепая. Собаку, сложенную сжато, называют короткой, и она может быть прямостепой. Если у кобеля спина выгнута дугой, говорят, что он с верхом, о суке с такой степью говорят – сука с напружиной. Если в спине впадина, такая борзая – перелякая (переслега). Это большой порок.

Для борзой характерны особый тип головы, узкой, сухой, с едва заметным переходом от черепа к морде, а также форма и манера держать хвост – правило. Если правило тонкое, с густым подвесом в форме серпа, говорят – в правильном серпе; и то, что является достоинством для борзых, для гончих собак – недостаток (например, борзоватость морды (без перехода), да еще с горбинкой, также гон (хвост) с подвесом и узкие русачьи лапы). О борзой, у которой уши покрыты длинной волнистой уборной шерстью, говорят – уши в бурках, если уши полустоячие с запрокинутыми вперед концами, говорят, что они «в чепце», а «уши конем» – поставленные во всю длину.

Псовая охота, создала колоритный и неповторимый язык. Он вырабатывался, отсеивался долгое время, устойчиво входя в обиход литературы после точного определения понятий. Так, в журнале «Природа и охота» (1875, №2) знаток борзых Петр Михайлович Мачеварианов подверг справедливой критике авторов книг по охоте Н.М. Реутта и A.M. Венцеславского. В книге «Псовая охота вообще» A.M. Венцеславский писал: «Самая лучшая борзая собака есть та, которая резва на первых порах и имеет силу потянуть вдаль». С этим определением трудно согласиться, так как если борзая резва только накоротке, то она не потянет вдаль. Такую борзую называют пруткой или пылкой. В старину таких борзых называли еще тенигусами (тупыми). Далее A.M. Венцеславский борзятника называет «стремянным», нарыск им определяется как «всякий след хищного зверя по следу зайца».

Однако в старинных справочниках стремянный охотник водил барскую свору, то есть был при стремени своего господина, борзятником же называли охотника в псовой охоте, который ездил с борзыми.

В псовой охоте были еще выжлятники, или псари, доезжачие и ловчие.

Выжлятник воспитывал щенков – выжлят (от слова выжлец) пока они поступят на смычки, тогда их хозяином становился доезжачий, который и доезжал их до верной, нестомчивой работы в поле (в острову).

Ловчий – главный распорядитель охоты, ему подчинялись все лица, участвующие в охоте.

Интересны определения полевых качеств борзых. Про борзую, от которой не уйдет ни один русак, говорят, что она лихая или ловец. Такая борзая совмещает в себе резвость и поймитость. Исключительной резвостью отличались борзые першинской охоты.

В книге известного в прошлом заводчика и эксперта Дмитрия Павловича Вальцова «Псовая охота в Першине» описана травля волка: «Я много видел травль злобнейшими собаками кровей назимовских и новиковских, и всегда в таких условиях матерые волки уходили: сорвавшись после двух приемов при недалекой опушке, матерый уже не давал себя доставать, особенно по тяжелому полю, и тут мое сердце дрогнуло: "Уйдет!" Но резвость першинских собак опять выручила: красная сука из своры Головина Сирена вылетела из кучки собак, страшным броском достала волка и повисла у него на загривке, кобели накрыли и подняли его [волка] на воздух». В этих охотах под Першином участвовала великолепная наездница, сама водившая полово-пегих борзых на своре, – Мария Алексеевна Болдарева, которая в этом деле ни в чем не уступала своему мужу – Артемию Константиновичу Болдареву.

Каждое меткое слово – это картина охоты. Мы говорим «борзые пометили цвелого русака и заложились», и перед нашим взором бешеная скачка, а заяц сел на рубеж (побежал дорогой), он не удаляется, а отрастает, но резвые борзые спеют, и вдруг одна борзая могучим броском донесла себя к зверю (доскакала), ударила грудью и поставила русака ушами назад – дала угонку, мгновенно справилась и снова вихрем приспела – так и «вздернула» (но не понесла на щипце), а именно «вздернула» – поймала. Этот язык сохранился и до наших дней.

Поимистая борзая может быть и не особенно резва, но стоит только ей приспеть к угонкам других собак – и заяц в зубах. И наоборот, борзая может быть очень резва, как говорят борзятники – «изобьет зайца на угонках», но не поймает.
Угонкой называют тот момент травли, когда зверь, настигнутый борзой, бросается в сторону или назад, то есть в обратную сторону, тогда говорят - борзая «бросила» или «подставила взад ушами».

Одним из самых важнейших качеств борзой является бросок – быстрый, молниеносный порыв при поимке зверя. Бросок – это не один скачок, а несколько почти неуловимых для глаз скачков. Без броска борзая не может быть поимчивой; в старину говорили «носит зайца на щипце» (Реутт). Однако, когда гончие повиснут у зайца на цветке или у лисицы на трубе, это значит, что собаки паратые и мастеровитые. Что хорошо для одной породы, плохо для другой.

Для успешной охоты борзые должны быть удачно сосворены. Как гончатник подбирает смычок «одних ног», одинаковой паратости, так и борзятник сосворивает борзых одинаковой резвости.

Про гончих, которые догнали зверя, говорят сгоняли, или словили. Борзая скачет, заяц бежит, борзятник стукает – травит. Про борзую, которая еще не скакала, говорят, что она не знает или не видала зверя – зайца, лисицу. Когда борзая впервые «покажет себя в поле», говорят, что она заскокала, а про гончую – принялась, и тогда охотнику кажется, что нет ничего на всем белом свете милей его любимой собачки.

Время неумолимо убегает все дальше и дальше. Меняются правила, обряды, исчезают слова. В прошлом веке говорили «поимчивость», «отпазаночить» (П. Мачеварианов. – «Природа и охота», 1875, № 1, 2, 3). Сейчас же во всех справочниках пишут «отпазанчить» (отрезать пазанок) и «поимистость». Изчезли из нашего лексикона известные в прошлом слова – «натеклый» зверь, то есть пришедший из другого острова (массива леса), или «тотселый» – круто свернувший в сторону.

Образно и метко выражение «оплясывать» зверя. Так говорят о борзой, которая не берет зверя по месту (в горло, в ухо), а только крутится возле него, словно пляшет. Про борзую, которая без отрыва берет зверя по месту, говорят – «приемистая», и такую борзую трудно оторвать от зверя. Такая собака «мертвой злобы». Псовые охотники «принимали зверя», то есть кололи и забирали его у борзых.

В старину существовали пантомимные сигналы псовой охоты, которые каждый охотник обязан был знать. Если псовый охотник останавливался и молча поднимал над головой фуражку, это означало, что он увидел лежащую лисицу. Если скакал с поднятой правой рукой, в которой держал фуражку, то он травил волка, а если в правой руке арапник, то он травил лисицу.

В старинных изданиях, в журнале «Природа и охота» часто встречаются выражения: «как приспела, так и вздернула», или «борзая так рыскуча – по ножам ловит», то есть по мерзлому грунту; «ну эта собачка с поскачкой варкой, вытяжной и с броском» – борзая лихая и ловец с броском, подобно выстрелу, от нее зверь не отрастет и не уйдет в горизонт или даль. Про зайца, который увертывается от собак, припадая к земле, говорят «усаживается на угонках». Если псовый охотник пересечет путь зверю (заскачет), говорят «замастерил» зайца, лисицу.

Охотник должен уметь показать зверя собакам. Когда он делает это неумело, говорят «прометал» собак, или «оттопал» зверя (подшумел), или «протравил» зверя, «обазартился» (погорячился). Когда псовый охотник, доезжачий или ловчий, знает до тонкостей охоту и делает это с искусством, тогда говорят «насадил» стаю на гнездо – логово, «набросил» гончих, «принял гончих на смычки», «отхлопал» зверя, «направил его не туда, куда зверь хотел», или «направил зверя в острову». Особенной образности, живописности охотничий язык достиг в названиях псовых охот – «в равнинку», «в наездку», «по пороше».

Езда в наездку бывает на хлопки, на мышковку, с кричанами, на узерку. При езде в наездку борзые рыщут за охотником без своры. Езда на хлопки производится только по зайцу. Охотник хлопает арапником, стараясь взбудить зверька. Езда на мышковку – только на лисиц в октябре. Езда на узерку производится, когда заяц выцветет, сделается цвелым, и его далеко можно узреть, увидеть на лежке. Езда в равнинку заключается в умелом равнении, чтобы не пройти мимо зверя. Соблюдая тишину, борзятники движутся развернутым фронтом, насколько это позволяет местность, и не переезжают или не переходят путь соседнего борзятника. При езде в равнинку плохо высворенные борзые должны быть непременно на сворах. Успех охоты зависит от резвости и злобности борзых. В прошлом веке были известны на всю Россию борзые знаменитых псовых охот Н.Е. Ермолова, С.В. Озерова, С.С. Кареева, Н.Н. Бибикова, С.М. Глебова, Д.Д. Осиповского, А.К. Болдарева, П.Н. Березникова и других.

Очень интересны воспоминания нашего советского художника А.Н. Комарова, который юношей побывал на травле волков знаменитыми борзыми Сергея Владимировича Озерова.
Алексей Никонорович Комаров вспоминал: «...знакомый мне муруго-пегий кобель Терзай с налета грудью ударил волка и злобно захватил его горло. И вот уже вся свора прижала волка к земле... Стреляй и Кидай показали себя молодцами. Эти два богатыря, снежно-белые, с густо завитой кольцами псовиной, – красавцы! Я видел настоящую охоту... Тепло распрощавшись с семьей Озерова, я покинул Свиридове, где узнал и полюбил псовую охоту».